Февралю

Февраль дождями пишет прозу,
Свой ежегодный плагиат:
Про непогоду и артрозы,
Про опустевший серый сад.
Занудно пишет, не стесняясь
Избитых образов и и фраз,
Часами ритма не меняя,
Реалистично, без прикрас
Рисует мрачные картины
И депрессивно слёзы льёт.
И беспардонно, с кислой миной,
На нашу критику плюёт.

Ода Кубе

Ох, придётся мне, грешнице, чую нутром,
Стать предметом Бермудской клизмы.
Я лечу пить Гаванский ром
На обломках социализма.

Обошлось! Приземляюсь сквозь пух облаков.
Вижу – ждали, автобус прислали,
Но фасады угрюмых домов
Обновлять мне в угоду не стали.

Понимает смышлёный кубинский народ –
Не такая уж важная птица
Прилетела лечить свой бёрнаут,
Результат неразумных амбиций.

Первым делом меняю немного деньжат
На какие-то странные куки.
Кук – не кукиш, беру не брюзжа.
Здравствуй, Куба! Развей мою скуку.

Покажи la Гавану и el Малекон,
И природы нетронутой лоно,
Научи танцевать сальсатон,
Этот соус из тестостерона

С эстрогеном. И я допускаю вполне,
В ритмах зумбы, в томленьи бачаты.
Неподдельные страсти откроются мне,
Их животный исток и зачатье.

Пусть богиня Ошун наколдует мне сон
Обволакивая жёлтой лентой,
Отголоском далёких времён
С африканского континента,

Где любовь не порок, а соитье не грех,
Ритуальный экстаз – не безумье.
Окунуться б хоть раз без оглядки на всех
С головой в этот омут бездумья.

Но нельзя же себя и, наверно, смешно
Распускать до щенячьего писка.
И чуть-чуть погрустнев, я глазею в окно
Европейской примерной туристкой.

Воздух тоненькой змейкой дрожит над землёй,
Автострада в асфальтную складку.
Наш автобус летит к горизонту стрелой,
Обгоняя осла и лошадку.

А за окнами вечно-зелёная даль
И пожар ярко-красных акаций.
Силуэты беременных пальм,
Ключ для новых ассоциаций,

Почему-то печальными кажутся мне.
И в каком-то другом измереньи
Ощущаю себя, как во сне,
Путешественницей во времени,

Прибывающей снова на старый вокзал
В город серо-бетонного детства.
Эх, Гавана, застой и развал,
Никуда от Фиделя не деться.

От его оптимизма и веры в народ
И мудрейшего руководства.
А народ, хоть не пашет, не сеет, не жнёт,
Пляшет сальсу, пьёт ром и смеётся,

Курит сладкую травку и горький табак
Знаменитых своих самокруток.
Город тощих, голодных бездомных собак,
Попрошаек, калек, проституток

Не хандрит, утешая, встречает меня
Песней моря, небес акварелью,
Голосами живучего дня
И ночами хмельного веселья.

И уже всё равно, что здесь так и не так,
И уже поднялось настроенье.
Я сажусь в дребезжащий такси-кадилак,
Одного со мной года рожденья.

Он везёт меня в ночь – я хочу танцевать!
Понесло! Разошлась не на шутку.
И, наверное, снова могу совершать
Необдуманные поступки.

Возле каждой таверны толпится народ,
Чики вьются вокруг компаньерос,
Музыкант каждой нотой за душу берёт
И по кругу гуляет самбрера.

А кудрявый мальчишка, вертлявенький зад,
В пёстрой майке, в обтяжку брюки,
Пожилую туристку обхаживать рад
За коктейль или несколько куков.

Я плачу и пытаюсь ему объяснить,
Что в его не нуждаюсь услугах,
Чтобы шёл, как теперь говорят, он тусить
Со своей темнокожей подругой.

Вылетают игриво-пустые слова
Из вертлявых фарфоровых кукол.
Если попа красива, зачем голова?
Им бы тоже каждой по куку.

И худеет пузатенький мой портмоне,
И допита пиноколада.
Понимаю, за щедрость даруется мне
Эта сиюминутная радость:

Просто быть, иллюзорной свободой дышать,
Утонув в коллективном угаре,
Чтобы, глядя с небес, ликовала душа
У красавчика Че Гивары.

А под утро, прощая кураж и хмель
Мне, бредущей по Молекону,
Улыбнулась звезда голубая Ригель
Из созвездия Ориона.

Гавана, январь 2013