Размышляя о Заратустре

«нужно носить в себе еще хаос,
чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду»
Ф. Ницше

Истрачен запас иллюзий,
Countdown идет к нулю.
Душа тащит тело юзом,
Упорствуя: дорулю.

Кто в гору, а нам с ней с горки,
Уставшим витать и парить.
Туда возвращаться горько,
Где незачем брать и дарить.


Я знаю, ведёт дорога
В долину потерь и слёз,
Что канатоходцев много
У зрителей развелось.

У каждого свой Йегова
И каждый себе мудрец.
Умело куют оковы
Гефесты умов и сердец.

Толпа славит шлемы и рясы
И, как во все времена,
Становится пушечным мясом
Гражданскому долгу верна.

Безвольным сулит удачу
Надежда – троянский конь.
Заратустрийцы плачут –
Украден у них огонь.


Озябшие не согреют.
Зачем я спускаюсь к ним?!
Уж лучше орлы и змеи
Моих одиноких зим.


И мечется воля тигрицей:
Назад или всё же вперёд?
Где в хаосе может родиться
Танцующих звёзд хоровод.

Хакикомори

Говорят, человек одинок априори.
Значит, вовсе и нет в моей жизни трагедии.
Превращаюсь в японского хакикомори.
Кто не в курсе, найдите словцо в Википедии.

Хоть судьба еремита мне вовсе не люба,
Всё же лучше кикиморы или кликуши.
Нет вреда от любителя грёз и ютуба,
Он подушкой чужое дитя не задушит.

Он не станет глумиться над смертью и горем,
Изгаляться в продажной и лживой риторике.
Добровольные пленники, хакикомори,
Созерцают, как нечисть нам пишет историю.

Им уютно в сетях. Их уже приручили,
Революций венцы заразили безверием,
Донкихоты в казённых домах научили
К жерновам относиться с большим недоверием.

Погружаясь в миры иллюзорной свободы,
Отрекаясь от сутолки мира реального,
Человек-невидимка в руках кукловодов
Волочит свою жизнь дигитально-печальную.

Обращение к старости

Старость, дорога безлюдная,
Избавь меня от наглядности
Женского словоблудия,
Мужской половой всеядности,
Русской бесцеремонности
И европейской вялости,
Спутников разобщённости
И прочих противных малостей.
Дай мне житейской мудрости,
Слов без витиеватости,
Убереги от занудности,
Озлобленности и предвзятости,
Дабы не стать исчадием
Мрачного лжепророчества
И не дожить до стадии
Горького одиночества.

Не нас представляли к ордену

Не нас представляли к ордену
Под градом хвалебных фраз,
Не мы предавали родину,
Она предавала нас.

Изгнанников, нас не миловал
Жестокий двадцатый век.
Нас, мирных крестьян, насиловал
В Карлаге свирепый зэк.

Мы вдруг оказались лишними –
Высовываться не смей! –
Оплакивая неродившихся
Потомков своих семей.

А те, кто выжил, разъехались,
Мечту о свободе любя,
Выдавливая по чехову
Трусливых рабов из себя,

Чтоб годы спустя в дискуссиях
Под искренние сто грамм,
Признаться себе, что русские,
Что родина все же там.

Общение

Решать мировые проблемы
С интеллектом на уровне птичьего.
Рассуждать на абстрактные темы,
Переходя на личности,
Слова вырывать из контекста,
Пересказывать мысли чужие,
Говорить про одно, а в подтексте
Намёки припрятывать злые,
Позволять себе мнение,
Подоплёки не зная –
Это то, что общением
Многие называют.

Надменного разума пища –
Слова, подобные пыли.
Как хочется снова услышать
Шёпот степной ковыли.

Час, когда умирают желания

Ничего не желать, ни о чем не жалеть…
Овладев этой скорбной премудростью,
Я ещё продолжаю тихонечко тлеть,
Не страдая от будничной скудности,
Так сказать догораю, устав от людей,
Их азарту уже не завидуя.
Привлекательность целей и новых идей,
Поостыв, потеряла из виду я.
Обманули буддисты, плутливый народ,
Пустоту обозначив нирваною.
Умирает душа, забегая вперёд
В час, когда умирают желания.

Среда обитания

У кого-то среда обитания,
У меня – угол.
Рядом с кошкой лежу на диване я,
Если день смугл.
У кого-то есть интерес к езде
Вдоль по белу свету.
Только правда ли хорошо везде
Там, где нас нету.
Все дороги в Рим упираются,
Только что мне в Риме?
Всё, в конечном счёте, вращается
Вокруг нас любимых.
Слева книжек ряд, карандаш в руке,
А гитара справа.
Новой песне я в этом уголке
День рожденья справлю.
И моим вниманьем польщённая
Королева-осень
Дифирамбы, ей посвящённые,
Меня спеть попросит.
Сонный город от стужи съёжится,
И дымком потянет.
Добрый вечер с печальной рожицей
На чаёк заглянет.
Вопреки моим ожиданиям
Заскучает вскоре
И мою среду обитания
От зевак зашторит.

Океан

Весь день штормило. Океан бесился
И пенным ртом отчаянных глотал,
На бесшабашных откровенно злился,
Потом выплёвывал, как сытый каннибал.

И вдруг притих. И мне велел смириться,
Не думая с обидой о былом.
Спустилась ночь на берег тёплой птицей.
Я засыпаю под её крылом.

Рождественское

Жду наступления утра
В угарном дыме сигареты
И избегаю тем запретных,
Готовых соскочить с пера.
Гипнотизирую свечу,
Встречаю рождество Христово
Смиренным, покаянным словом,
Кривую линию черчу
Меж новым и прошедшим стоном
И, покорясь мирским законам,
Опять любить и жить хочу.

Про одиночество

У одиночества печальное лицо,
У одиночества глаза пугливой лани,
Терновым обрамлённые венцом
Из горьких дум и разочарований.

У одиночества усталая душа,
Ни любопытства в ней, ни вдохновенья.
Былых желаний память вороша,
Она уже не хочет повторенья.

А люди удивляют только тем,
Что их не утомляет словоблудье.
И предсказуемы развязки тем,
Сюжеты, композиция и судьбы.

У одиночества на сцене гаснет свет
И опустевший зал покинул зритель,
А значит в продолженьи смысла нет,
Каким бы ярким ни был исполнитель.

Так в доме престарелых, исподволь,
Когда-то знаменитая актриса
Твердит давно заученную роль
В своей последней пъесе закулисной.

06.07.2016